На соседней планете - Страница 42

С криком безумной радости Ардеа привлек Амару в свои объятия и страстно поцеловал, но та тихо отстранила его.

— Наша любовь и будет именно нашим несчастьем, так как я не могу принадлежать тебе, Ардеа! Резкий, разреженный воздух наших гор рано или поздно убьет тебя, а тяжелый воздух равнин задушит меня еще скорее.

— Я с радостью отдам жизнь за несколько лет счастья с тобой! — пылко вскричал Ардеа.

Амара задумчиво покачала головой.

— Это невозможно! Жестокий, неумолимый закон запрещает селенитам, — мужчине или женщине, — вступать в союз с людьми равнин. Пламя на груди моего предка ясно предсказывает горе разлуки. Зачем мы встретились?!. Когда я почувствовала, что люблю тебя, я надеялась, что хоть ты, по крайней мере, будешь спасен от любви ко мне. Но очевидно нам обоим суждено страдать. Такова воля богини Имамона! Да и могу ли я быть счастлива, зная, что живешь рядом со мной, как осужденный на смерть, часы которого сочтены? Нет, нет и нет! Нам необходимо расстаться.

Ардеа молча опустил голову. Мрачное и горькое отчаяние охватило его душу. И что, на самом деле, он мог предложить любимой женщине? Мимолетное и ложное общественное положение? Дворец дают ему из милости, на время его пребывания здесь, — пребывания, продолжительность которого тоже всецело зависит от Атарвы, а не от него.

Он отважился отправиться в опасный путь с Земли на Марс, воображая, что вооружен против всех искушений и слабостей; но он забыл, что уносит с собой и свое слабое человеческое сердце. А сердце это Творец вселенной создал по одному образцу, и одарил им все Свои создания на всех населяющих пространство планетах, и это-то сердце победило его теперь, заставляя невыразимо страдать.

Теплые, ароматные руки обвили его шею, и кудрявая головка прижалась к его груди. Позабыв свои горькие думы, Ардеа прижал к своему сердцу Амару, и уста их встретились в долгом поцелуе. Это была минута блаженства, краткая и мимолетная, как и всякое людское счастье.

Амара высвободилась, наконец, из сжимавших ее объятий и встала.

— Время вернуться к гостям! Никто не сможет отнять у нас счастья, которое мы испытали, но никто также не должен и подозревать о нем. Идем!

Амара легко и грациозно выпорхнула из грота, а за ней медленно, как во сне, последовал Ардеа.

На их отсутствие никто, казалось, не обратил внимание. Танцы возобновились, и Амара приняла в них участие, по-видимому, с увлечением и веселою беззаботностью, которые только доказывали, что в деле притворства женщины Марса могут соперничать с женщинами Земли.

Ардеа восхищался Амарой и удивлялся ей; а в конце концов и к нему вернулось его хорошее расположение духа, особенно за ужином, когда Амара оказалась его соседкой и с таким тонким, чисто женским лукавством;' занимала его, что он один мог упиваться нежным, любовным ее вниманием.

Пир затянулся, и когда на следующий день Ардеа проснулся от крепкого и тяжелого сна, было уже очень поздно.

Кушанья, стоявшие на столе в его комнате, дали ему понять, что хозяева дома не желали, чтобы он сходил вниз, так как этот день селениты проводили в уединении, посте и молитве.

Только когда солнце село, разряженные жители длинной вереницей потянулись в храм для жертвоприношение.

Ардеа, который провел весь день, строя на будущее планы, один невозможнее другого, все время думая об Амаре и горя желанием ее видеть, поспешил присоединиться к толпе и вместе с нею вошел в храм.

Храм был полон молящихся, и неслись священные гимны, а у ног богини лежала груда цветов.

В качестве верховной жрицы, Амара не отходила от жертвенника, принимала приношения и произносила слова благословение. Она была бледна; по временам она опускалась на колени и, поднимая руки кверху, погружалась в немую молитву.

Один из сыновей Рахатоона, заметив князя, тотчас же подошел к нему. По приказанию отца он отвел его в особую нишу, откуда Ардеа мог лучше видеть предстоящую церемонию.

Когда был пропет последний гимн, то большая часть молящихся оставила храм. Амара скрылась в соседнем гроте, а несколько молодых жриц унесли часть цветов, привели в порядок жертвенник, и зажгли большие розовые свечи в громадных металлических шандалах.

Когда снова послышались пение и музыка, остававшиеся в храме раздвинулись по обе стороны, образовав широкий проход посредине для свадебного шествие.

В ту же минуту из соседнего грота вышли Амара с отцом. Рахатоон был весь в красном. На голове его сверкал широкий золотой обруч, украшенный лунным диском.

Верховная жрица была в длинной, белой и блестящей тунике из ткани Сама. Длинное и прозрачное покрывало из той же материи было прикреплено к распущенным волосам диадемой из шести ярко блестящих звезд, над которыми красовался серп луны из какого-то голубоватого прозрачного вещества.

Отец с дочерью стали на ступенях жертвенника, и Амара развела огонь а затем поднесла к губам маленький золотой рог, висевший у пояса. Раздался звонкий, протяжный звук, и тотчас же из глубины грота вышли дети, одетые в белые и розовые одежды, с кубками в руках. За ними, держась за руки, попарно шли брачущиеся. Пары, по очереди, преклоняли колени перед жертвенником, а Рахатоон с Амарой накрывали им головы четырехугольными кусками красной ткани и в три приема накладывали по семи легких, словно из пакли, шариков, которые сами собою вспыхивали и, пылая, поднимались на воздух.

— Богине приятен союз жениха и невесты! — громким голосом каждый раз возглашал Рахатоон.

Он убирал красную материю, а Амара подавала новобрачным кубок, который они должны были разделить вдвоем. Поклонившись главе народа и верховной жрице, новобрачные отходили к родным и друзьям, которые горячо их поздравляли.