На соседней планете - Страница 25

— Следовательно, и Махозер изучил специально какое-нибудь искусство? — спросил Ардеа.

— Да, он прекрасный музыкант и певец. Но поверьте, что Махозер крайне удивился бы, если бы узнал, что вы им восхищаетесь, так как он отлично понимает, что лишь одно невежество может считать себя великим и всезнающим, а что всякий, кто хоть немного чему-нибудь учился, ужаснется беспредельности знания, которое ему предстоит еще приобрести.

— Счастливы таобтилы, что ими правит этот скромный и симпатичный коронованный ученый. Признаюсь вам, учитель, что никогда и ни один земной государь не очаровывал меня так, как Махозер, — со вздохом сказал Ардеа.

Затем, после минутного молчания, он продолжал:

— Скажите, Сагастос, почему для каждой книги законов существует особый советник, и почему все советники — старики?

— Потому, что царь — все-же человек; что-нибудь от него ускользнет, или, наконец, память может ему изменить. Советник же, изучивший только одну из двенадцати книг закона, является сведущим человеком в своей области. Он всегда готов помочь царю и обратить его внимание на любой оттенок обсуждаемого дела. Что же касается вашего второго вопроса, почему все советники старики, то для этого существуют причины основательные. Они должны быть старыми, чтобы Никакое увлечение не отвращало от лежащих на них важных государственных обязанностей. Все они отказались от мира и семьи, и ничье постороннее влияние не может действовать на них подкупающим образом. Их тщеславие заключается в том, чтобы статуя их была со временем помещена в музее "Народной славы", а имя с уважением и любовью вспоминалось грядущими поколениями. Зато страна окружает их царскою роскошью и дает столько всего, что желать им нечего!

— У царя есть жена?

— Нет, и никогда не будет открыто, по крайней мере. Со смертью отца, он теряет последние узы родства. Мать царя остается неизвестной и никогда не покидает храма. На этот счет, закон весьма строг.

— Закон жестокий и несправедливый! Ведь царь тоже — человек и притом молодой. Как и всякий другой, он может полюбить женщину; а между тем, закон запрещает ему это и осуждает его на монашескую жизнь, — с легким негодованием возразил Ардеа.

Сагастос рассмеялся.

— Успокойтесь, пылкий житель Земли! В действительности, дело вовсе не столь ужасно, и от молодого царя такого сурового отречения не требуется. В любом храме царь может избрать себе красивейшую из жриц; храм даст ему ее, и ничего взамен этого не потребует. Но никто ничего не будет об этом знать, и возможные последствия останутся под покровом непроницаемой тайны? малейшая на этот счет нескромность, даже самой избранницы, влечет страшное наказание. Первый ребенок мужского пола, родившийся от царя, становится его наследником..

— А если ребенок умрет?

— Это случай крайне редкий. В таком случае, ему найдут заместителя, так как жрецы знают и никогда не теряют из вида потомство царя.

— А разве жрецы не могут сплутовать и подменить царского сына другим ребенком?.. — с многозначительным видом перебил Ардеа.

— О, нет! За всем этим наблюдает совет магов и никто не отважится обмануть людей, для которых нет ничего тайного. Уверяю вас, Ардеа, что в таком установлении есть много хорошего. Семейные узы и обязанности родства препятствуют во многом свободе действий государя и могут влиять на его чувства справедливости и долга по отношению к его народу. Одинокий, свободный от какого бы то ни было постороннего влияния и поддерживаемый такими же, как и он сам, добросовестными, беспристрастными советниками, царь никогда не постановит несправедливого решения, идущего во вред интересам страны. Столь же осторожно и нелицеприятно будет он взвешивать всякое дело, подносимое ему на утверждение. Закон подчас суров, и необходимо все хорошо обдумать, применяя его; особенно же, если дело идет о человеке бедном и невежественном, которого, раньше чем карать, надобно просветить и поддержать. Наоборот, чем богаче и развитее виновный, тем преступление его возмутительнее, и тем строже он должен быть наказан.

Вечером, беседуя с Сагастосом, Ардеа упомянул о загородной прогулке, дня через два, устраиваемой Нирданой.

— Вам придется, мой друг, отказаться от этой поездки, так как я рассчитываю послезавтра уехать с вами отсюда. Кроме того, я боюсь, как бы ваше присутствие не потревожило покой семьи, гостеприимно приютившей нас.

— Как так! Разве я нарушил в чем-нибудь правила приличия, или какой-либо неизвестный мне обычай? — смущенно спросил князь.

— О, нет! — лукаво улыбнулся Сагастос. — Дело не в этом. Но неужели вы до такой степени слепы и не замечаете, что чересчур заинтересовали своей особой Нирдану, а что этот интерес вызывает дикую ревность со стороны Гери, которого ее отец прочит ей в женихи? Наш отъезд положит конец всем этим недоразумениям. Ведь я не думаю, чтобы вы сами жаждали торжественно ввести в храм эту девочку, как бы она красива ни была.

— Конечно, нет! Я жажду только одного: сохранить свою свободу, и как можно подробней осмотреть прекрасную планету, на которую попал каким-то чудом, тогда как мои родные и друзья считают меня спокойно проживающим в Индии.

— Итак, решено! Завтра мы объявим наше решение, простимся с любезными хозяевами и на рассвете следующего дня двинемся в путь.

Известие о скором отъезде гостей удивило всю семью правителя. Он и его жена старались вежливо удержать их, а щеки Нирданы вспыхнули предательским румянцем, что немало смутило князя. Поэтому он очень обрадовался, услыхав, что Сагастос настоял-таки на своем решении, обещая позже опять приехать к ним; еще более порадовался Ардеа, когда из разговора с хозяином дома выяснилось, что для путешествия лучше всего воспользоваться ночной прохладой, и потому им необходимо выехать в тот же вечер.